«Мы не знали, что уедем оттуда навсегда»

На три дня
– Об аварии на четвертом энергоблоке мы узнали 26 апреля в 6.00, так как информация для военных поступала более оперативно, чем для гражданских. Нам с мужем было тогда по 33 года. Мы были молоды и беспечны, поэтому не осознавали всю степень опасности, – вспоминает Татьяна Чепурко. – Нам объявили об эвакуации и предупредили, что необходимо взять с собой документы, деньги и драгоценности, а также запас одежды, воды и еды на трое суток. Мы собрались и стали ждать эвакуации, но многие жены военнослужащих погрузили вещи, взяли детей, родственников, друзей или соседей и самостоятельно покинули радиоактивную зону. Мои мальчишки вернулись из школы, вымыли всю квартиру и заткнули все щели на окнах – так их проинструктировали учителя. На следующий день в 14.00 начали эвакуировать жителей Припяти, а вечером мой начальник настоял на моем отъезде.
У нас была машина «Жигули», я даже ее водила, но прав не было, поэтому боялась ГАИ. Начальник убедил меня в том, что особой беды не будет, если ГАИ остановят и заберут машину на штрафплощадку, платили за которую копейки по сравнению с нынешними ценами. Я взяла водителем знакомого киевлянина, который в тот момент оказался по служебным делам в расположении нашей воинской части. Мы двинулись в сторону Киева, подъехали к трассе и два часа не могли вклиниться в бесконечный поток машин: в зону ехали бетономешалки, а из зоны - беженцы.

Начало бед
– Эвакуация стала началом бед. Сначала нас информировали, что «чернобыльцев» эвакуировали на один год. Детей и родителей разлучили: мужья трудились в зоне, детей отправили в пионерский лагерь в Одессу, а я осталась в лагере для сборов военного училища, – вспоминает Татьяна Павловна. – Мы были раздеты и разуты, без средств к существованию. Нас кормили и дали кров, но перспектив не было. Последние деньги я потратила на одежду детям перед отправкой их в пионерский лагерь. Старший сын Руслан терпеливо переносил все тяготы, а младший Виталий отчаянно рыдал перед разлукой. Организация вывоза в лагеря была отвратительной – более суток в отстойнике на Одесском вокзале стояли вагоны с детьми. Детвора находилась там без туалетов, воды и практически без еды. Тогда мобильных не было, поэтому обо всем узнали позже из писем. Виталий на четырех листах написал множество раз только одну фразу: «Приезжайте и заберите меня». Потом Руслан рассказал, как от них все шарахались, как от чумы, их одежду отобрали и сожгли, а вместо нее выдали пионерскую форму…

Навсегда
– Пока сыновья были в лагере, я съездила домой в зону за вещами. Там встретила многих знакомых, которые вывозили все самое ценное и необходимое, выбрасывали испортившиеся в холодильниках продукты – электричество отключили. Городок охраняли, поэтому мародерства не было, а у гражданских жилища грабили, – рассказала Т. Чепурко. – Мы не знали, что уедем оттуда навсегда, а когда поняли, начали борьбу за жилье. Женсовет нашего городка даже штурмовал штаб армии, так как вместо 26 квартир нам хотели выделить всего 13. За это нас расселили по Украине.
В Феодосию мы прибыли 16 ноября 1986 года, сначала нам выделили комнату в общежитии на бульваре Старшинова, а 31 января 1988 года – квартиру. Сыновья учились в школе №14. В 1993 году от сердечной недостаточности скончался Руслан…

«На лицах людей была великая скорбь»
В начале лета 1986 года в Коктебельский пансионат «Голубой залив» привезли эвакуированных из города Припять.
– В то лето отдыхающих пансионат не принимал, а был заселен только «чернобыльцами». На лицах людей была великая скорбь, поэтому мы старались меньше их расспрашивать о случившемся. Не хотели лезть им в душу. Зачем бередить рану? – вспоминает сестра-хозяйка корпуса №2 Алла Ковалева. – Одни уезжали, других привозили. Когда уехали последние, не припомню, но жили эвакуированные долго почти до сезона 1987 года.
– Эвакуированные из Припяти напоминали зомби. Они не улыбались и даже не скандалили. Только дети иногда резвились – их практически все устраивало. Они механически соблюдали режим пансионата – спали, ели и ходили на пляж, – рассказала Елена Антонова, работавшая в ту пору официанткой в столовой пансионата. – Медики запрещали им загорать, но они не слушали их и загорали. Люди старшего поколения делились горем с нами, а, рассказывая о трагедии, плакали. Сложнее перенесли стресс эвакуации «чернобыльцы» среднего возраста, которые практически не проявляли никаких эмоций. Сейчас в зонах бедствий работают психологи, а тогда о них и речи не могло быть. К сожалению, о психологической травме «чернобыльцев» никто не позаботился.